1 августа 2025
Тем временем режим стремился создать дополнительные «доказательства» для оправдания ареста Сергея Тихановского — и параллельно подготовить почву для обвинений против Виктора и позднее против меня по стандартному репертуару: «коррупция», «финансовые махинации», «оффшоры» и тому подобное. Для этого власти прибегли к грубой и почти театрализованной провокации.
Во время обыска на даче у Тихановских сотрудники правоохранительных органов якобы «обнаружили» 900 тысяч долларов наличными, аккуратно спрятанных за спинкой дивана. Фарс был очевиден: это был уже третий обыск в том же помещении. Два предыдущих, проведённые теми же следователями на тех же квадратных метрах, не дали никаких результатов. И лишь на третий раз "внезапно" всплыл целлофановый пакет с деньгами. В тот же день было возбуждено уголовное дело по статье о «незаконном хранении денежных средств».
Пакет найденный за диваном после третьей попытки обыска
Это была не просто попытка внушить обществу, будто каждый, кто говорит о правах народа и требует честных выборов, на деле оказывается мошенником или преступником. Главное заключалось в другом: закон в стране окончательно уступил место личным интересам одного человека.
В Беларуси больше нет права — есть только прихоть правителя, стремящегося любой ценой сохранить доступ к тем благам, которые даёт неограниченная власть. Ему не нужно ни мнение народа, ни суды, ни даже элементарная логика. Ему нужны дворцы, монопольный контроль и полная безнаказанность.
На этом фоне стали понятными его слова, высказанные ранее — «иной раз не до законов». Они стали звучать не как случайная оговорка, а как искреннее признание: законы, мешающие удержанию власти — а значит и личному обогащению — должны быть отменены без всяких церемоний. Уголовный кодекс должен превратиться, по образному выражению Гегеля, в разновидность воскового носа, который можно поворачивать в любую сторону — куда укажет правитель.
Так называемый обыск на даче Сергея Тихановского стал именно той откровенной демонстрацией новой, уродливой системы. Это было не просто нарушение закона. Это было публичное унижение самой идеи правосудия. Уничтожение всего, чему учили в университетах и академиях тысячи сотрудников правоохранительных органов – а именно, что они служат закону и белорусскому народу, а не капризам начальника.
Для правоохранительных органов это стало поворотным моментом. Если с ОМОН всё было и до этого предельно ясно — это выдрессированные до рефлексов сапиенсы, главная добродетель которых заключалась в том, чтобы четко и быстро реагировать на команду "фас". То для тех, кто пришёл в систему, закончив университеты и академии, имел высшее юридическое образование, кто верил, что служит закону и народу, это был в известном смысле переломный момент. Либо ты следуешь закону, и тогда становишься преступником, либо «успокаиваешь совесть», забываешь про закон и право и делаешь то, что тебе велят.
Лукашенко, который служил охранником на "зоне" понимал, что для того, чтобы подчинить своей воле кого-то его надо «опустить», переломить через колено. И правоохранителей, которые борятся с преступностью, можно сделать теми же уголовниками. Достаточно лишь уничтожить их профессиональную, а если необходимо, и человеческую гордость.
Как пел Владимир Высоцкий, "разницы нет никакой между правдой и ложью, если и ту и другую раздеть"...
Только в отличие от человеческого, тюремного, это было еще и институциональное насилие, направленное на саму суть профессии. Оно превращало служителей закона в тупых исполнителей приказов, из носителей правовой культуры — в соучастников преступлений. И вы - либо им подчиняетесь, либо становитесь следующими обвиняемыми, как произошло со многими, кто оказался верен служебной присяге.
Формула «не до законов» стала руководством к действию для всей репрессивной машины, где любые нормы — от Уголовного кодекса до Конституции — могут быть отброшены, если они мешают сохранению его власти. И так называемый обыск в доме Тихановского стал публичной демонстрацией безнаказанности — откровенным посланием каждому белорусу, кто ещё надеялся на верховенство права.
Тот же метод был применён и в отношении Виктора Бабарико, а позднее — и против меня. Против банкира был задействован весь классический арсенал: «коррупционные схемы», «вывод средств за границу», «вмешательство иностранных структур». Вокруг него стал последовательно выстраиваться образ врага словно вышедший из позднесоветской страшилки про «буржуина» с «бочкой варенья и корзиной печенья».
Политическая конкуренция превратилась в Беларуси в уголовную статью, где главным «отягчающим обстоятельством» становилась сама народная поддержка.
Появление Светланы Тихановской.
Именно в этот момент впервые в публичном пространстве появляется Светлана Тихановская. Если не считать её короткого заявления о намерении выйти из кампании сразу после ареста Сергея Тихановского, то она появлялась на публике лишь в виде картонного изображения. Однако ситуацию с «обнаружением» 900 тысяч долларов в их доме она согласилась прокомментировать российскому телеканалу "Дождь".
В этом интервью Тихановская дала понять, что эти деньги были подброшены. При этом она сделала заявление, которое даёт ключ к пониманию ее последующих поступков: «Если бы у нас были 900 тысяч, то ни я, ни Сергей никогда бы не озаботились так называемыми правами простого белорусского народа.»
Белорусы, как и граждане любой другой страны, вряд ли были склонны воспринимать безработную домохозяйку как человека, чьё мнение имеет какой-то политический вес. Это, впрочем, объяснимо. Трудно себе представить, чтобы в Германии, Великобритании, Франции или США всерьёз прислушивались к человеку, который никогда не работал, не имел опыта коллективной деятельности, не занимал никаких должностей ни в профессиональной, ни в общественной сфере. Демократии могут быть разными, но везде сохраняется базовая вера в компетентность и ответственность, которые рождаются из опыта.
Поэтому большинство просто проигнорировало её слова, сосредоточившись главным образом на тех методах, к которым прибегал режим в ходе кампании. Не придал значения этим словам тогда и я.
Не будем сейчас пускаться в рассуждения о том, разделял ли сам Сергей Тихановский эту точку зрения — к тому моменту он уже находился в тюрьме и не мог ни опровергнуть, ни прокомментировать подобные заявления. Сейчас, после его освобождения, появилась возможность задать ему этот вопрос. Хотя, быть может, теперь это уже и не столь важно.
Важнее другое. Тот комментарий Светланы большинство проигнорировало. Зато его заметил Александр Лукашенко. Он не воспринял эти слова как случайную оговорку. Он услышал в них откровение. Сигнал готовности к любой сделке, если будет предложена определённая сумма. Причём сумма, как мы увидим в дальнейшем, для него мизерная, не намного превышающая стоимость корма для его шпица.
К Лукашенко можно относиться по-разному. Можно иронизировать по поводу уровня его образования. Можно разоблачать масштабы коррупции, непотизма и личного обогащения — всего того, с чем он якобы шёл бороться в 1994 году. Можно сокрушаться, что Беларусь, обладавшая одним из самых мощных потенциалов в Центральной и Восточной Европе, превратилась под его руководстом в одну из беднейших стран континента.
В одном ему не откажешь — в политической интуиции. В той самой, выработанной многолетним опытом пребывания сначала среди животного мира (в колхозе), а потом доведённой до совершенства годами борьбы за власть и ее удержания.
Мы же в тот момент были наивны. Мы руководствовались принципами. Ставили во главу угла интересы народа - его свободу, достоинство, право на благополучие, на чем должно строиться подлинное государство. Я знаю, что теми же убеждениями был движим и Виктор Бабарико — человек, который, как и я, поставил на кон всё: уважение, имущество, репутацию. Мы не просчитывали выгоду. Мы верили в дело, за которое боролись.
Я не мог себе представить, что эти принципы, интересы народа могут быть "обменены на чечевичную похлёбку". Что кто-то мог вступить в кампанию не ради принципов, а ради денег.
Лукашенко же прочитал это мгновенно. Он услышал в высказывании о деньгах ту мотивацию, которую знал лучше всего: корысть — качества, по которым он годами подбирал себе окружение. Он знал: такие люди легко управляемы. Их можно купить, ими можно манипулировать, их всегда можно держать на крючке — через страх, зависимость или шантаж.
Он вряд ли читал Бенджамина Франклина, но интуитивно понимал: "Пустой мешок прямо стоять не может." Когда прозвучало откровение про 900 тысяч, он увидел перед собой не оппонента, и даже не гражданина. Он усмотел обычного рвача — жадного до денег, готового ради них на любое предательство.
Именно это заявление, как мы позже увидим, станет одним из ключевых факторов, повлиявших на его решение зарегистрировать Тихановскую в качестве «оппозиции» — удобной, ручной, податливой. С той, с кем можно будет разыграть спектакль контролируемых выборов, имитируя демократический процесс.
Продолжение следует
