22 мая 2025
Самая большая угроза далеко не всегда выглядит как враг. Чаще всего она улыбается, кивает и прикидывается союзником.
Ещё в студенческие годы я наткнулся на книгу Гегеля — «Философия религии». В ней он рассматривал развитие религий как последовательные этапы саморазвития Абсолютного Духа. Он уделил внимание даже верованиям эскимосов и коренных народов Америки, вписывав их в свою философскую систему.
Но одна деталь тогда поразила меня: он вообще не упомянул ислам — религию, которая к тому времени уже распространилась на весь Ближний Восток, Северную Африку, значительную часть Азии и оказала колоссальное влияние на науку, культуру и право.
Сделал это Гегель из "благих" побуждений. Ислам никак не вписывался в его концепцию поступательного развития абсолютного духа, вершиной которого, по мнению немецкого философа, являлось христианство. Проще было "не заметить" ислам, чем ломать философскую конструкцию.
Поэтому я решил изучить эту религию самостоятельно.
Не стану утомлять читателя тонкостями мусульманской теологии — тем более что не претендую на роль её знатока. Но с первых же строк меня поразило то исключительное внимание, которое Коран уделяет теме лицемерия — даже больше, чем теме борьбы с неверными.
Лицемер в исламе (мунафик) — это не просто человек, скрывающий сомнения в своей вере. Это внутренний враг, который, оставаясь формально внутри системы, подрывает её изнутри, разрушает её фундамент.
С неверным всё ясно: он снаружи, он виден сразу. А лицемер — внутри. Он может стоять в первом ряду на молитве, громко говорить о справедливости и вере, носить правильные символы и произносить нужные слова. Но вся эта имитация деятельности и лояльности принципам имеет одну цель - получить личную выгоду, власть или влияние.
Почему я вспомнил об этом сейчас?
Потому что тема лицемерия — не просто религиозная, а прежде всего политическая. Ислам — не только вера, но и государственный строй. Мухаммед был не только пророком, но и политическим деятелем, законодателем. Он строил умму — общину, которая стала фундаментом государства, а затем и великой империи.
Сегодня эта тема ярко проявляется и в белорусском контексте.
В истории борьбы белорусского народа за свободу и демократию лицемеры — это не абстракция, а вполне конкретные люди. Те, кто, прикрываясь флагами, лозунгами и громкими речами, на крови, боли и жертвах сотен тысяч белорусов построил себе на Западе политическую карьеру, заработал деньги, обустроил комфортную жизнь. Те, кто превратил чужую трагедию в собственный актив — медийный, финансовый, политический.
Это те, кто не рисковал собой, но присвоил себе право говорить от имени тех, кого бросали в автозаки, кого избивали дубинками, кто по сей день гниёт в тюремных камерах. Кто без стеснения осваивает донорские бюджеты, покупает недвижимость за рубежом — в то время как другие теряют дома, свободу, здоровье, родину. А некоторые — и жизнь.
Но начнём с тех, кто на виду.
В исламской традиции тех, кто сознательно отвергает истину, несмотря на знание о ней, называют кафирами — неверными. Речь идёт о тех, кто знает, что предписывает закон, конституция, нормы международного права, — но делает вид, будто они не существуют вовсе. Это те, кто, зная о преступлениях против белорусского народа, сознательно встал на путь служения диктатуре и препятствует стремлению белорусов к свободе, демократии и достойной жизни.
Мы привыкли видеть источник зла в одной фигуре — диктаторе. Это удобно. Это упрощает картину, превращая всю систему насилия в психиатрический диагноз, личностную патологию. Но диктатор не находится в вакууме. Он не удержался бы у власти и дня, если бы рядом не было тех, кто исполняет его приказы, ретранслирует его ложь и прикрывает его преступления с помощью юридических фальсификаций, придавая им форму «законности».
Первый, кто приходит на ум как защитник режима, — это омоновец, со щитом и дубинкой. Он натаскан бросаться на тех, кого ему укажут. Разговаривать с ним о чести, морали и долге — всё равно что вести диалог с дрессированной собакой. Он не субъект — он лишь инструмент в чьих-то руках. А потому, заочный «разговор с омоновцем Серёгой», который вел один белорусский ресторатор, театрально покусывая губу, были обращены в пустоту.
Наёмники, как известно, редко выдерживают столкновение с теми, кто сражается за идеалы, за свободу, за дом. Мы это знаем из истории.
Персидская армия, многочисленная, дисциплинированная и прекрасно оснащённая, спасовала перед тремя сотнями спартанцев, которые сражались не за зарплату, а за свою землю. Персы также были разгромлены при Марафоне, позже в морском сражении при Саламине и в конце концов обратились в бегство перед армией Александра Македонского.
Омоновцы — такие же наемники. Сколько бы их ни тренировали, они всегда бросают щиты, когда перед ними встают люди, готовые идти до конца за свои ценности.
Второй очевидный враг — это тот, кто с помощью юридических фальсификаций придаёт вид законности многочисленным преступлениям. Тот, кто прикрывает коррупцию и непотизм, кто преследует женщин и детей в попытке выслужиться. Он также легко прочитывается - как открытая книга.
Многим может показаться даже забавным, как прокурор Швед открывает уголовные дела на полицаев — на тех, кого уже восемьдесят лет как нет в живых. Такой современный охотник на ведьм, с той лишь разницей, что все ведьмы уже пойманы и сожжены.
На самом деле ничего смешного в этом нет. Просто сражение с мёртвыми не несет никаких рисков. Это куда безопаснее, чем заниматься борьбой с реальными преступлениями, например, расследованием пыток и изнасилований женщин в тюремных камерах. Или раскрытием офшорных схем семьи Лукашенко. Или рейдерскими захватами, которые системно практикуют старшие детки диктатора.
Есть, правда, ещё одна причина этой охоты на призраков. Когда придёт время отвечать — перед семьями тех, кого он бросил в тюрьму, чьи жизни он разрушил, — Швед, конечно, скажет, что был ни при чем. Что он вообще ничего не знал. Его подписи ни под одним документом нет. Во всем виноваты его замы. А он в это время был занят разоблачением деятельности полицаев времён немецкой оккупации. Он, дескать, так сражался в архивах, что не видел, как его подчиненные превращали страну в концлагерь.
Швед — не прокурор. Он лакей. Услужливый, трусливый и предсказуемый. Вряд ли он сможет укрыться за тенью разоблачаемых им полицаев и спихнуть все на своих замов. Все понимают, что именно с его санкции людей отправляют в тюрьму за лайки в соцсетях, «не тот» цвет одежды, или за фразу в комментарии. Именно по его указанию отбирали дома и квартиры у тех, кто в отличие от самого Шведа не захотел быть рабом.
По-хорошему, по-человечески, — для него всё должно закончиться судом. Публичным, прозрачным, где он сможет объясниться перед сотнями людей, которые подадут на него иски. Где он будет выслушивать каждого, кого лишил свободы, кого оставил без дома, чьих родных убили, а он покрывал убийц. Всех, чьи жалобы он проигнорировал, закрыв глаза на пытки, исчезновения, издевательства — несмотря на закон, который обязывал его действовать. Несмотря на присягу.
Это будет гуманно. Потому как его может постигнуть судьба его сирийского коллеги — прокурора режима Башара Асада, которого вздёрнули на рее, так и не доведя до суда. Чтобы не слушать долго и нудно ахинею про «приказы вышестоящего начальства», «сложное время», «отсутствие выбора» и прочую муть, которой в подобных случаях привыкли прикрывать соучастие в преступлениях.
Ну и рядом со Шведом стоит небольшая группка судей. Это те, кто по долгу профессии должен также стоять на страже закона, справедливости и прав человека, но которые превратились в механических писцов политических приговоров. Те, кто выносят решения по звонку, подписывают обвинительные приговоры, как бухгалтер — ведомости.
Ну и, наконец, третья группа тех, кто у всех на виду - оголтелые пропагандисты вроде Азаренка, Муковозчика или Тура. Их участие в оправдании репрессий также очевидно для каждого. Только если Швед действует из страха, то этими движет алчность. Участие в информационной мясорубке щедро оплачивается: чем безумнее тезис — тем выше ставка.
И потому они яростно «бомбят» Запад — хотя дальше Бреста некоторые даже и не выезжали. Всё это из известной серии «не читал, но осуждаю».
Где они теперь, эти осуждающие? Ставский, Кочетов, Жданов — если их и помнят, то только потому, что травили Пастернака и публиковали доносы, кляузы и обвинения в адрес свободных авторов.
И если сегодня кажется, что можно безнаказанно лгать, унижать, натравливать — завтра оказывается, что за каждым таким "сюжетом" будет идти шлейф. И однажды на рынке, в автобусе, в поликлинике кто-то подойдёт и скажет: "Ты ведь называл моего брата экстремистом — только за то, что он вышел с флагом." "Ты публично назвал мою сестру проституткой — потому что она не боялась говорить правду." "Ты — существо без совести." А кто-то не ограничится словами.
У общества часто не хватает терпения дождаться суда — и они берет "правосудие" в свои руки.
После падения Третьего рейха нацистских пропагандистов и журналистов публично осмеивали, били; женщин остригали налысо и изгоняли из городов. Некоторые пытались скрыться, менять имена. Некоторые — не выдержали позора и покончили с собой.
В Румынии, после казни Чаушеску, толпа ворвалась в здание государственного телевидения. Несколько известных телеведущих, зачитывавших лживые сводки, были избиты прямо в студиях. Их вывели под охраной лишь затем, чтобы они предстали перед судом — не перед народом.
В Сербии, после падения Милошевича, сотрудники телеканала RTS — главного рупора режима — годами не могли выйти на улицу без угроз, плевков и презрения. В Грузии, после ухода Саакашвили, его пропагандистам из Имеди ТВ и Рустави 2 плевали в лицо на рынках, кидали мусор, выкрикивали проклятия.
История показывает: режимы рушатся. Особенно легко — авторитарные. Они не переживают своего сатрапа, потому что вся система власти в них строится на единоличном контроле. В отличие от позднего СССР или современного Китая, где существует коллективное руководство и хотя бы формальные юридические ограничения, в автократии нет ни сдержек, ни противовесов. А значит, нет и внутренней устойчивости. Там, где нет институтов, способных функционировать без «вождя», неизбежен обвал. Как только он исчезает - по естественным или неестественным причинам — система сыпется, как карточный домик.
И тогда наступает день, когда печать на приговоре становится уликой, а мантия — не охранной грамотой, а вещественным доказательством. Когда слова «просто исполнял приказ» больше не спасают.
Арест и казнь продажного судьи
В Германии после Второй мировой войны в Нюрнберге прошёл отдельный процесс против нацистских прокуроров и судей — The Judges’ Trial. Тогда на скамье подсудимых оказались те, кто осуждал «по закону», и своими приговорами легализовывали преступления.
Так было и в Румынии после падения режима Чаушеску, когда судьи, выносившие политические приговоры, лишались званий, пенсий, судебной неприкосновенности и сами становились фигурантами уголовных дел.
Так было при падении большинства латиноамериканских диктатур.
Беларусь не станет исключением.
А пока мы должны лишь помнить: ни один приговор, вынесенный по политическим мотивам, не имеет ни юридической, ни моральной силы. Он уже аннулирован в сознании народа. И каждый, кто его подписал, уже вынес приговор самому себе — пока лишь в глазах людей и истории.
Но наш разговор не о кафирах...
Диктатура — это не просто трусливый прокурор, «замотивированный» пропагандист и силовик, обученный бить безоружных. Это разветвлённая, многослойная система интересов, в которой наряду с откровенными бенефициарами сидят те, кто выглядит «своими». Они носят правильные символы, делают селфи с нужными людьми, говорят то, что от них хотят услышать. Именно они формируют второй эшелон крепости режима.
Это — лицемеры.
Они рядятся в белые одежды, произносят правильные слова — о свободе, справедливости, переменах — но делают всё, чтобы ничего не изменилось. Они не бросают в автозаки и не подписывают приговоры. Их оружие — симуляция.
Они выступают от имени демократии, но саботируют реальные действия. Они говорят о солидарности, но на деле сеют раздор и разрушают доверия. Они создают бесполезные структуры, чтобы погасить инициативу и заглушить живую энергию людей. Они рассуждают о безопасности и интересах народа, но сливают информацию под видом «случайных утечек», чтобы изолировать самых принципиальных и опасных для режима активистов. Они клянчат у Запада деньги на «борьбу», но направляют их на «пустые» проекты — лишь бы ресурсы не попали к тем, кто может направить их на реальные перемены.
Между собой они открыто насмехаются над заключёнными, изгнанными, над теми, кто потерял родину, имущество, здоровье или жизнь. Они считают их глупцами — потому что сами сумели на этом заработать. А чтобы дискредитировать в глазах общества саму идею сопротивления диктатуре и веру в демократию, они с вызовом демонстрируют дорогие аксессуары, глянцевую роскошь, миллионные обороты на счетах — на фоне народа, который, и на Родине, и в изгнании, вынужден буквально бороться за выживание.
Их цель — чтобы демократия в Беларуси никогда не победила. Чтобы она навсегда осталась в виде организованных для них зарубежных конференций, грантов, презентаций и круглых столов. Потому что настоящая победа народа означает конец их комфорту, их деньгам, их ролям «представителей белорусов» в уютных кабинетах.
О них и будет наше дальнейшее повествование.
